Этот спектакль — не первый в истории случай, когда играется переписка: в ней состояли Бернард Шоу и Патрик Кэмпбл в "Милом лжеце", обменивались посланиями герои "Любовных писем" и "Квадрата", и театральная история знает разные языки перевода эпистолярного жанра на сцену. Был когда-то и спектакль "Бес счастья", где играли Сергей Дрейден, Алла Соколова и Коля Дрейден.

На маленькой сцене Музея Достоевского заняты выделкой изящной театральной шкатулки, где вся прелесть в радости деталей. Сыграть еврейскую пару Баргману и Полянской — как чаю выпить. А вот поставить "еврейский" спектакль без "Хавы нагилы", безо всякого акцента, а в Менахеме сыграть еврейского Чаплина в котелке — большая творческая заслуга однокурсников.
Есть сцены виртуозные. Одно из писем осатаневшая от одиночества и бессилия Шейне-Шейндл сперва мнет, а потом рвет на мелкие части, не желая слушать своего сбежавшего мужа. Параллельно слова письма поначалу "сминаются" во рту у Менахема — Баргмана, а потом, по мере измельчения, превращаются в отдельные слоги. Когда же Шейне-Шейндл решает вдруг что-то прочесть — из скомканного клочка раздается невнятный шепот…

Спектакль рождается из партнерского обаяния и давно известного умения Баргмана и Полянской "давать стране угля". Этот уголь отапливает их дуэт и здесь. Весной по части блистательной актерской каллиграфии лидировал Баргман, но он актер премьер (не с дефисом, а актер премьерных спектаклей, дальше ему часто становится скучновато), а сейчас удивительно разыгралась И. Полянская, и ясно, какое главное сокровище забыл дома Менахем. Красивая, ясноглазая, с фарфоровым лицом, эта Шейне-Шейндл могла бы быть и биржевым маклером, и свахой гораздо более удачно, чем ее муж, который "и рыбы не съест, а косточкой подавится".

Не забыть главное! Театр тут жив. Вот уж редкий случай!

Автор: Марина Дмитревская

Премьеру спектакля "Главное забыл" по эпистолярной повести "Менахем-Мендл" Такой театр показывает на сцене Музея Достоевского. Постановку украсил гриф "К 150-летию Шолом-Алейхема". К поздравлениям вдогонку присоединилась Елена Герусова.

Вообще-то юбилей Шолом-Алейхема следовало отмечать в прошлом году. Шолом Рабинович, перешагнувший славу одного из отцов-основателей современной еврейской литературы и ставший классиком литературы мировой, родился в патриархальной семье в украинском Переяславе, 2 марта 1859 года. В Киеве об этом, как оказалось, помнили. День в день 150-летия там открыли музей, выпустили почтовую марку и юбилейную монету. В России особенно громких мероприятий не было, если не считать таковым митинг с возложением цветов к памятнику писателю в Биробиджане. А в Иерусалиме почитатели Шолом-Алейхема и вовсе назвали 2 марта "днем национального позора" и отправили депутатам Кнессета гневное письмо: юбилей национального классика в стране официально не отмечался. Таким образом, хотя и год спустя, но "Главное забыл" оказывается одним из первых мемориальных оммажей.

Спектакль по переписке хрестоматийного героя, "маленького человека" из Касриловки, "маленького мира маленьких людей", Менахем-Мендла и его жены Шейне-Шейндл поставил в Таком театре Михаэль Теплицкий, приехавший по такому случаю из Израиля. Музыку, основанную на народной мелодике, написал композитор Евгений Левитас. Обошлись, к счастью, без жирной этнографии.
Художник Полина Адамова оформила спектакль в стилистике, напоминающей декорационное искусство времен русского авангарда; получилась своего рода коллективная цитата, воспоминание о вместе взятых Альтмане, Тышлере, Татлине, Экстер и даже Малевиче. При всей камерности и лаконичности оформления сцены — железная лестница со стороны Менахема и две состыкованные под углом плоскости и стол со стулом со стороны Шейны — размах ассоциаций действительно большой. И углубляется он до наивных форм древнееврейской пластики: плывут по заднику картинки театра теней — своего рода лирические отступления, парочка трубящих ангелов, большая рыба.

Слова "Главное забыл" — это рефрен в письмах Менахема. В инсценировку вошли, конечно, не все новеллы эпистолярного цикла. Пожалуй, в инсценировке Рои Хена и Михаэля Теплицкого не нашлось места для самых уж сатирических или злободневных (не вспоминают, к примеру, Дрейфуса) посланий. В ней больше нежного юмора — авторы даже дали своему спектаклю трогательный подзаголовок: "Любовь, состоящая из слов, и большие мечты маленьких людей".
Шейне-Шейндл очень живо и эксцентрично играет Ирина Полянская. Актриса создает ярчайший мир местечковой соломенной вдовы: кокетливой, артистичной, мудрой, щедро расплескивающей бесконечные капли бездонного терпения. Александр Баргман роль Менахема играет как-то по-хорошему тихо и нежно, коммерческие фантазии его героя в театре оказываются похожи на мечты cбежавшего из дома подростка. А сам актер, одетый в тесноватый какой-то лапсердак и котелок, неожиданно начинает напоминать Чарли Чаплина.

Однако смысл спектакля выплескивается за границы семейной истории и бытописания. Он о прощании с патриархальным укладом, об абсолютной невозможности ни забыть старый дом и прежнюю жизнь, ни вернуться в нее.
В какой-то момент Менахем вроде бы даже возвращается и встает в угол, как провинившийся ребенок, — и снова уходит. Он уже раскрутил, как пропеллер над головой, какой-то обруч. Как говорили герои Шолом-Алейхема: жизнь это колесо, и оно должно вертеться. А забавная переписка "Менахем-Мендла" придумана как раз тогда, когда жизнь набирала совсем новые обороты, — и, как оказывается, зафиксировала слом эпохи. В "Главное забыл" об этом очень хорошо вспомнили.

Автор: Елена Герусова

Замечательный спектакль — ради таких, собственно, актеры и создают свои "Такие" театры. Чтобы поиграть. И пространство, в котором они — и мы — оказываемся на эти полтора часа, помогает спектаклю играться: неназойливо, без дорогих эффектов, со спокойной простотой, которая приходит, когда художник, и режиссер, и артисты знают, про что они ставят спектакль. Сценография Полины Адамовой "рассортировала" мир на две половины: теплый, деревянный, вполне устойчивый женский уголок, с понятными, нужными и вечными предметами — стол, скатерть, кастрюлька, половник, и мужской — металлическая лестница "в будущее" с лязгающими деталями и крутящимися колесами-рулями, которые никуда не едут и ничем не рулят, но зато очень помогают мужчине в его "продвижениях". Возможно, в решении и есть некая иллюстративность, «показывание пальцем», но это качество кажется необходимым, очень уместным, "играющим". Костюм Баргмана, наполовину черный, наполовину светлый, разделяет его персонажа на "традицию" и "футуризм", прошлое — и будущее, страхи — и надежды, и битва между ними не прекращается…
Художница извлекла театральную выгоду из художественных мотивов русского авангарда — Шейне Полянской с ее космической любовью вылетела из полотен Шагала, она могла бы летать всегда, но ей придется снести одной все тяготы гравитации… А Мендл—Баргман — из супрематических листов Лисицкого с его футуристическими устремлениями… И все уместно, органично и целостно.

Автор: Мария Смирнова-Несвицкая

Бывает, посмотришь спектакль — он тебе понравится. Или не понравится… но ты с легкостью рассуждаешь о нем в антракте, спокойно обдумываешь свои впечатления по пути домой, мысленно уже формулируя тезисы будущего текста, и в тот же вечер садишься за работу. Несколько часов — и готово. Рецензия отправлена, можно ложиться спать.

Бывает иначе. Посмотришь спектакль. Он тебе понравится… Или не понравится. Но сразу ты о нем ничего конкретного сказать не сможешь, а сходу отрецензировать — тем паче. Понимаешь только, что он не из тех, что можно "отписать" и благополучно забыть. Зацепил, задел за живое. Ты думаешь о нем постоянно, то и дело вспоминаешь отдельные мизансцены, музыку, голоса актеров… Потом идешь еще раз, стараешься зафиксировать что-то в блокнотике, порой даже зарисовать… а четко, по-театроведчески анализировать — не получается! Мистика?...
Так было со мной после премьеры Такого театра. Сначала — просто восторженный всхлип: "Чудесный спектакль! Хочу написать!.." Потом радость: "Наконец-то появилось в афише то, что можно смело посоветовать смотреть ВСЕМ!" А дальше… какие-то не те слова, обрывки текста, не складывающиеся в целое, мертвые определения, не дающие представления об этом маленьком театральном чуде…

…Спектакль посвящен 150-летию со дня рождения Шолом-Алейхема, но никакой специфически "еврейской темы" здесь нет и в помине. Инсценировка повести сохранила контуры сюжета, эпистолярную форму (переписка неудачливого героя, мечущегося в поисках призрачного счастья и забывшего в поисках "главное", со своей "возлюбленной супругой"), парадоксальность юмора, легкость и остроту диалога… но поразительно: на крошечной сцене Музея им. Достоевского разыгрывается история поистине глобальных страстей и несовпадений!... Речь о том, как различны пути Мужчины и Женщины — пусть любящих друг друга, но обреченных самой своей природой не быть вместе. Потому что Он (биржевой делец, финансист, сват, кто угодно) всегда будет гнаться за миражами в надежде на успех, а Она всегда будет его ждать, не понимая, что за глупый азарт, что за бес такой гонит его прочь от дома, семьи, детей… Он раз за разом будет отчаиваться и возгораться снова — нет, не уповая на "легкие деньги", а чтобы хоть раз что-нибудь получилось, чтобы убедиться — мол, состоялся, не хуже других! А Она, ругаясь, опять и опять станет выручать, высылать деньги "в последний раз" на обратную дорогу… Вечная история. Трагикомедия…

"Главное забыл" — чистейший образец жанра трагикомедии, классической, "чаплинской". Когда смешное возникает не для "передышки", не как перерыв в развитии серьезной темы — а как органическая составляющая действия в целом. И режиссер, и актеры — замечательный дуэт Александра Баргмана и Ирины Полянской — демонстрируют нам удивительное чувство реальной жизни, всегда многосложной, одновременно и глубоко трагической, и смешной… Образ Чаплина, к которому отсылает нас костюм и пластика главного героя, "работает" на всех уровнях, диктуя стилистику актерского исполнения. Это и пресловутая тема "маленького человека", и вечное движение (вспомним сквозной мотив фильмов Чарли — лестница, которую надо преодолеть, неприятные огромные соперники, которых необходимо победить…), и непосредственное, открытое, детское восприятие мира…

Мы часто говорим: "живой театр", "живой спектакль"… но сами понимаем, насколько относительны и субъективны эти понятия. "Главное забыл", по-моему, именно живой — в смысле пластичный, развивающийся, неодинаковый на разных этапах существования. Меняется "солист" (им становится то актер, то актриса), перетасовываются акценты — но это лишь признак того, что спектакль "дышит". Поэтому хочется смотреть еще раз… и поэтому — не забудешь.

Автор: Людмила Филатова

Театр давно перестал быть понятием основательным. Когда-то он был огромным храмом искусства и культуры, туда ходили знакомыми маршрутами по петербургским мостовым в предвкушении и уходили с послевкусием. Постепенно театр потерял площадку как непременный атрибут. А совсем недавно ещё и оказалось , что ему совершенно не нужна постоянная труппа актеров. Не нужен режиссер. Остались только лейбл и основная идея, виртуальная концепция, самоценная конструкция. "Такой театр" - это как раз тот формат, которого удалось достичь. Это слияние традиционной школы и современности, бросающее вызов самым талантливым театральным деятелям.

6 октября на сцене музея Достоевского состоялся показ спектакля "Главное забыл" по эпистолярной повести Шолом-Алейхема "Менахем-Мендл". Изначально спектакль готовился к 150-летию писателя. Кроме того, это совместная работа однокурсников к двадцатилетию курса режиссёра Михаэля Теплицкого. Ирина Полянская и Александр Баргман – в главных ролях.

Спектакль рассказывает историю о типичном провинциальном еврее Менахеме-Мендле, который оставляет в маленьком городе свою семью и с энтузиазмом отправляется на заработки. В то время как его жена Шейне-Шейндл, тоже не лишенная карикатурных черт, остаётся дома воспитывать детей. Муж строит грандиозные планы о гигантских маклерских заработках, и захватывающих сделках, которые никогда не состоятся, а жена постепенно теряет надежду на его возвращение. Сюжет передается с помощью писем главных героев, которые они цитируют друг другу в виде монологов. Муж и жена существуют на отдельных пространствах в разных концах сцены. Ее окружает уютный быт, стол со скатертью и домашняя утварь. Он же обыгрывает футуристическое пространство в виде железной лестницы, идущей вверх, усеянной разнообразными инструментами, от пишущей машинки, до руля и колес, ничем не управляющих.
Смысл, заложенный с спектакль, в сравнении с повестью почти не изменён. Разве что, как признаётся режиссёр, музей Достоевского прибавил ей немного атмосферной мрачности. Несмотря на то, что изначально спектакль делали необычайно легким и позитивным. Не вошли в неё некоторые отрывки о печальных событиях того времени, вроде дела Дрейфуса. Всё это сделало постановку в музее Достоевского особенной. Но главную жизнь в образы внесли, конечно, актёры. Ирина Полянская – несмотря на отсутствие этнических акцентов, показала Шейне-Шейндл типичной провинциальной еврейкой: эмоциональной, веселой и мудрой, боевой, но невероятно доброй. А Александр Баргман сделал из своего героя наивного мечтателя, который не вызывает ничего, кроме сочувствия и понимания.

Эта история отразила эпоху, пережитую самим Шолом-Алейхемом, повидавшем множество провинциальных русских и украинских евреев, которые пытались заработать денег и мечтали уехать в Америку, чтобы найти лучшую жизнь. В монологах отражается традиционный уклад — мужчины стремятся к успеху, женщины — создать уют и стать символом этого понятия — "дом". О том "доме", ради которого живут, о котором помнят, но в который нет возможности вернуться.
"Главное забыл"- это отступление, которое Менахем-Мендл делает в конце каждого своего письма. Напоминая тем самым, что он действительно забыл самое главное : дом, семью, детей.
Полянской и Баргману удалось сделать из своих героев "маленьких людей", но настолько притягательных, что зритель невольно отождествляет себя с ними. Им удалось вложить в своих героев самое главное – надежду, которая, может, и бесполезна, но заставляет писать строки и поддерживает биение сердец.

Автор: Виктория Попова

Спектакль создан тремя однокурсниками по Петербургской театральной академии 1992 года выпуска. Ирина Полянская и Александр Баргман давно уже демонстрируют на петербургской сцене идеал артистического партнерства. Михаил Теплицкий, еще в прошлом веке перебравшийся в Израиль и вполне состоявшийся там как актер и режиссер, работает с ними впервые (если не считать студенческих опытов). Но то, что спектакль на двоих, играющийся в зале на 70 человек, оказался одним из лучших в сезоне, — заслуга, в первую очередь, Теплицкого.

Многотомная переписка незадачливого маклера, издателя, торговца сахаром, свата Менахема-Мендла с женой Шейной-Шендл читающей публике знакома не меньше, чем история Тевье-молочника. А сам Шолом-Алейхем считал своего Менахема не героем даже, а попутчиком, почти товарищем. Он придумал его как ко­мическое олицетворением рокового еврейского невезения. С помощью Менахема вышучивал свои провалы и катастрофы: прогар на бирже, закрытие журнала, стремительно истаявшее наследство etc. Героя анекдота Шолом-Алейхем ­превратил в персонажа трагикомедии. И режиссеру Теплицкому удалось то же самое. Только в его истории на первый план вышла женщина. Точнее, муки женщины, хранящей детей и очаг в ожидании мужа и постепенно осознающей, что он не вернется никогда, приравнялись на сцене к отчаянию мужчины, чьи надежды на золотые горы терпят фиаско за фиаско.

Шейну-Шендл Полянская играет как героиню мифа: колоссально и просто. Ее письма — смертельная борьба за воссоединение с единственным для нее мужчиной на земле. Ее житейские присказки действуют как ведро холодной воды в знойный день, ее сознание предметно и практично, ее доморощенное актерство даст сто очков вперед профессиональному лицедейству — рассказы про пустяковый недуг сына, когда Шейна на словах доводит себя и ребенка практически до края могилы, и с того света вернули бы любого мужа. Но не Менахема. Ибо восхождение по социальной лестнице для этого героя — путь наверх во всех смыслах, вплоть до религиозного (в лаконичной декорации Полины Адамовой ступени, по которым рвется вверх трогательный персонаж в потертом сюртучке, котелке и коротких штанишках, воспринимаются однозначно — как лестница Иакова). Отбросив бытовые интонации, добавив роли в меру патетики и в меру гротеска, Александр Баргман играет вечную мужскую коллизию: одновременно со всей искренностью чувств он пытается выяснить отношения с женщиной и с Богом и выбирает последнего. При таком раскладе к действию, которое начинается как чистая комедия, довольно скоро примешивается тема роковой судьбы и звучит чем дальше, тем отчетливей.

Автор: Жанна Зарецкая